19th Century Russian Literature

Praskovya Myatleva (1772—1859) was an amateur actress and entrepreneur who devoted most of her life to the stage, from the court theatre of Catherine II to her own theatre at the Znamenka estate. The article reconstructs actress’ creative biography from 1792 to 1819 based on archival sources and published materials.

The article is dedicated to the recently discovered archival source “Journal des Théâtre. Russie. Chapitre VIII. Théâtre de Znamensky”, — a manuscript that tells us about the theatrical activity of Praskovia Ivanovna Myatleva.

At the late 18th - early 19th. Myatleva was a famous amateur actress. Later, the Myatlevs’ private theater in St. Petersburg became famous, but only brief references to it by contemporaries and historians have survived.

The found manuscript provides information about this theater for the first time, describing its troupe and allows us to reconstruct the repertoire. At the same time, it also provides information about the Myatleva’s creative path: from amateur court performances at the Hermitage Theater to the idea of creating her own private troupe.

Л. Н. Толстой был единственным писателем в досоветской России, который не только привлек внимание читателей на юге Африки к своим произведениям, но и общался с южноафриканцами, непосредственно влияя на литераторов, общественных и политических деятелей. Воздействие Толстого на южноафриканскую реалистическую литературу можно проследить на протяжении XX в. В последние десять лет своей жизни Толстой не раз писал и говорил об африканерах. Литераторы-африканеры часто ссылались на произведения Толстого.

This article investigates the phenomenon of "Pushkinopad" (which literally means "Pushkinfall") that began after February 24, 2022: in the context of the large-scale war in Ukraine, statues of the poet Alexander Pushkin have been dismantled throughout the country. These demolitions have become a symbol of the challenge to the Russian canon and a retrospective re-reading of the values conveyed by Russian literature in light of the tragic events of the present day. Our aim here is to show how this reading of Pushkin's work, far from being a pure act of violent barbarism, finds its meaning in the production of literature as a social and political institution in Russia: as such, it does not restrict the study of Russian literature in the form of a veto, but rather offers a particularly fertile case study for bringing to light a certain number of mechanisms specific to literature in this area.

В статье исследуются этимологические и семантические аспекты ономастики (конкретно — антропонимии) в хронике Н. С. Лескова «Соборяне». Указывается на постоянный интерес Лескова к церковной повседневности и жизни духовенства. Для Лескова подбор той или иной фамилии персонажу его прозы был весьма важен: он сам часто обращал на это внимание, и герои его произведений нередко об этом рассуждают. Предлагается уточненное объяснение происхождения и смысла «искусственных», церковных фамилий трех персонажей — священнослужителей в провинциальном русском городе. Фамилии русского духовенства
в XVIII–XIX вв. нередко образовывались от греческих, латинских, церковнославянских терминов. В связи с этим внимание уделено фамилии главного героя хроники — протоиерея Туберозова. Более подробно изучены и прокомментированы фамилии двух его помощников — священника Бенефактова (ранний вариант этой фамилии, использованный автором, — Бенефисов) и дьякона Десницына. У двух иереев фамилии латинского происхождения, у дьякона — церковнославянского. Исследованы также фамилии двух отрицательных персонажей — Препотенского (ранний вариант — Омнепотенский) и Термосесова. / This article examines the etymological and semantic aspects of onomastics (specifically, anthroponymy) in the chronicle “Soboriane” (“The Cathedral Folk”) by Nikolai Leskov. Leskov’s constant interest in the church everyday life and the life of clergy is indicated. For Leskov, the choice of a surname or name for a character of his prose was very important: he himself often paid attention to this and the characters of his works often talk about it. The article offers clarified explanation of the origin and meaning of the “artificial” ecclesiastical surnames of the main characters, who were clergymen in a provincial Russian city. The “artificial” surnames were
characteristic of the Russian clergy in the 18th–19th centuries and where
often formed from Greek, Latin, and Church Slavonic terms. In this regard,
attention is paid to the surname of the main character of this chronicle,
archpriest Tuberozov. The surnames of his two assistants, priest  Benefaktov (an early version of this surname, used by the author, was Benefisov) and deacon Desnitsyn, have been studied and commented on in more detail. The two priests have surnames of Latin origin, while the deacon has a Church Slavonic one. The surnames of two negative haracters (Prepotensky (an early version was Omnepotensky) and  Termosesov) were studied as well.

РУССКАЯ НЕПОДЦЕНЗУРНАЯ ЛИТЕРАТУРА 1950-1980-х: СОВРЕМЕННОЕ ПРОЧТЕНИЕ Н. И. Н и к о л а е в ВОСПОМИНАНИЯ О ПОЭЗИИ АЛЕКСАНДРА МИРОНОВА 1 Поэзия Александра Миронова, с одной стороны, известна и даже отмечена Премией Андрея Белого (1981), а с другой-находится в тени и на отшибе, изредка упоминаемая в общих критических обзорах. И только со стороны поэтов прозвучали отзывы о значительности и гениальности его поэзии: Виктор Кривулин: «…гениальная "Осень андрогина"» 2 ; Елена Шварц: «…один из самых значительных поэтов нашего поколения, но он находится в полном небрежении, никто его знать не знает... Он был в свои 30-35 лет поэт просто гениальный» 3 ; Владимир Эрль: «…как будто один из самых значительных поэтов Петербурга» 4. Но эти поэты-друзья и знакомые А. Миронова, они же и его издатели: их именами и временем близости с ними можно даже отмерить периоды его творчества. Критики же в своем большинстве к подобным оценкам и не приближаются.

In the article the author examines the authorities’ attitude towards the Slavophils in 1840–1850. In many respects such attitude was determined by the political directives adopted in relation to the Slavs, who were subjects of Turkey and Austria. Exactly those Slavs determined the change in the attitude of Nicolas I towards the Slavophils in 1830–1840.  Among the factors that conditioned those directives was the influence of the court “German party” on the emperor, which could be considered one of the primary ones. The author describes the conditions, under which the Slavophil editions were published. He shows the role of Countess A.D. Bludova and her father D.N. Bludov in supporting out of favor Slavophils, and as the result, – the turn in Russian foreign policy in the middle
of the 1850ies. In the article the author uses the unpublished memoires of Countess Bludova and two manuscripts prepared by A.N. Popov in 1853–1854 at the instance of the Countess.

This essay analyses the significance of banks as a symbol of social and economic transformation in Anton Chekhov’s play Вишнёвый сад (The Cherry Orchard, 1904). Written against the backdrop of Russia’s late 19th-century upheavals, including the abolition of serfdom and rapid industrialisation, the essay argues that banks embody the transition from aristocracy to a capitalist society. Although banks are seldom directly mentioned in the text, their influence is evident through characters’ debts, mortgages, and discussions of loans and employment. Ljubov Andreyevna’s financial ruin illustrates the decline of the aristocracy, while Lopakhin’s pragmatic financial outlook highlights the rise of the bourgeoisie. Chekhov employs financial struggles as a literary device to symbolise irreversible societal shifts. Ultimately, the essay concludes that banks function both as a practical force and as a metaphor for the broader transformation of Russian society.

История двух Иванов Каллистратовичей Гордиков - родных братьев и полных тезок, один из которых в нач. 20 в. был провинциальным литератором, а другой - знаменитым столичным плагиатором. А.С. Александров пишет об их лит. творчестве и репутации, а Н.Г. Охотин - об их реальной жизни. Читать рекомендуется именно в таком порядке.

The article is devoted to the foreign policy of New Zealand in the context of the world order transformation and the growth of interstate competition in the Asia-Pacific region. Methodology is based on the interparadigm theory of small countries. A hypothesis is that NZ is a small state with a corresponding foreign policy. The author studies the approaches of researchers to the conceptualization of a ‘small country’, gave the main quantitative and qualitative criteria for classifying these countries, as well as the features of their foreign policy behavior. The differences between paradigmatic approaches are analyzed and substantiated, a three-level model for classifying countries is proposed. The empirical basis is the quantitative parameters of NZ's foreign policy potential, such as GDP, place in international rankings, defence spending and others, as well as qualitative ones, the place of NZ in the world economy, its participation in multilateral trade and economic structures. There are three levels of the foreign policy of this country. At the global level, NZ has little potential for influence, supports multilateralism, a rule-based world order, and uses primarily value-based, ideological, normative, trade and economic instruments. In Indo-Pacific, this country is a more visible player, striving to build up trade and economic ties, avoid conflicts and maintain equidistance from leading actors. In South Pacific region, NZ takes an active and proactive position, perceiving the region as a buffer zone between it and the Asia-Pacific with its great power competition. Thus, according to its main parameters, NZ corresponds to a small state. This implies the limited nature of its foreign policy potential and the desire to balance and join leading actors. Currently, in the context of the transformation of the world order, NZ is increasingly moving closer to the U.S. and its allies on an anti-Chinese basis, as a consequence of the securitization of China’s policy in the South Pacific region. At the same time, there is a limit to such rapprochement, determined by the country’s place in the structure of the global economy and international relations, deep economic ties with China, low defence potential, and the positions of NZ political elites.

This paper investigates the personality of so-called “Dr. Harrison” whose short stories were immensely popular in the early nineteenth century Russian media. The use of historical and bibliographical sources helps us to solve this puzzle as well as to restore the history of a literary game that was a reason why these stories came to life. 

В статье проводится небольшое расследование того, кем был таинственный «доктор Гаррисон», рассказы которого получили широкую популярность в русской прессе первой половины XIX века. Различные библиографические и исторические источники помогают разрешить эту загадку, а также восстановить историю одной литературной игры, в результате которой эти рассказы появились на свет.

В русском языке слово социология, введенное в научный оборот О. Контом на рубеже 1830-1840-х гг. в книге «Курс положительной философии» («Cours de philosophie positive» 1839-1842 гг.), начинает употребляться в конце 60-х гг. XIX в. Однако представляют интерес те элементы словаря, которые еще до кристаллизации аппарата новой науки несли в себе семантику, вполне вписывающуюся в круг социологических понятий. Такие языковые элементы можно было бы назвать «наивной социологией» или «преддискурсом» социологии. К ним можно отнести выражения среда заела, заедающая среда и пассивную конструкцию заеденный средой, которые указывают на разрушительное влияние общества на человека. Согласно НКРЯ, первые фиксации данных выражений относятся к тем же 1860-м годам, однако внимательное рассмотрение контекстов приводит к предположению, что они вошли в оборот гораздо раньше, возможно, в 1840-е гг. Особую актуальность они приобретают в контексте споров об ответственности человека за свою судьбу, а также о формировании личности преступника. К 1880-м гг. выражения среда заела, заедающая среда начинают восприниматься как устаревшие формулы, лишенные смысла. Выражение среда заела привлекало внимание В. В. Виноградова и Ю. С. Сорокина, однако до сих пор не являлось предметом подробного рассмотрения.
In Russian, the word sociology, introduced into scientific circulation by O. Comte at the turn of the 1830s and 1840s in his book Cours de philosophie positive (1839–1842), began to be used in the late 1860s. However, it is interesting to note those elements of the vocabulary that, even before the crystallization of the vocabulary of the new science, carried a meaning that fit perfectly into the circle of sociological concepts. Such linguistic elements could be called “naive sociology” or the “pre-discourse” of sociology. These include the expressions среда заела, заедающая среда, and the passive construction заеденный средой, which indicate the destructive influence of society on the individual. According to the RNC, the first recorded instances of these expressions date back to the same 1860s, but a careful examination of the contexts suggests that they came into use much earlier, possibly in the 1840s. They are particularly relevant in the context of debates about human responsibility for one's destiny, as well as the formation of the criminal personality. By the 1880s, the expressions среда заела and заедающая среда began to be perceived as outdated formulas devoid of meaning. The expression среда заела attracted the attention of V. V. Vinogradov and Yu. S. Sorokin, but has not yet been the subject of detailed consideration.

В статье рассматриваются идеи и концепции Т.В. Рис-Дэвидса, одного из основателей научной буддологии, в историческом контексте  культурных  и  религиоведческих  представлений  его времени. Описывается гипотеза «восточного Ренессанса», одной из  составляющих  которого  было  знакомство  Запада  с  буддийскими понятиями и теориями. Восприятие буддизма в то время во  многом  определялось  представлением  о  древней  «арийской» (индоевропейской)  общности  народов  Индии  и  Европы.  Также значительное влияние на Рис-Дэвидса оказали идеи основателя позитивизма  О.  Конта.  Рис-Дэвидс  разрабатывал  концепцию «первоначального буддизма», в рамках которой Будда был представлен  как  исторический  персонаж,  основатель  этического учения, а его традиционный образ подвергся полной "демифологизации".  Буддийская  нирвана  рассматривалась  как  моральное совершенство, обретаемое в этой жизни. Учение Будды об отсутствии души объяснялось практической направленностью на преобразование земной жизни, а не обеспечением благоприятной посмертной судьбы. Буддийские концепции страдания и кармы были интерпретированы с использованием идеи Конта о единстве  Человечества.  Исторический  путь  буддизма  рассматривался  как  постепенная  деградация  буддийского  учения,  происходящая вследствие вторжений в Индию неарийских племен, неспособных воспринять положения первоначального буддизма. В заключении показано влияние деятельности и концепций Рис-Дэвидса на западную буддологию и современные формы буддизма.

Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского Государственный литературно-мемориальный и природный музей-заповедник А.С. Пушкина «Болдино» БОЛДИНСКИЕ ЧТЕНИЯ 2025 Нижний Новгород 2025 УДК 821.161.1 ББК 83.3 (2 Рос=Рус) Б79 Редакционная коллегия: д. филол. н., профессор кафедры русской литературы ННГУ им. Н.И. Лобачевского И.С. Юхнова (отв. редактор); д. филол. н., зав. кафедрой русской литературы ННГУ им. Н.И. Лобачевского А.В. Коровашко; д. филол.н., профессор кафедры истории русской литературы МГУ им. М.В. Ломоносова В.Л. Коровин; д. филол. н., профессор кафедры русского языка и литературы Арзамасского филиала ННГУ им. Н.И. Лобачевского С.Н. Пяткин.

В статье проанализирован цикл литературных путешествий по подмосковным усадьбам А. Ф. Воейкова («Прогулка в селе Кускове», «Царицыно», «Воспоминание о селе Савинском и о добродетельном его хозяине»), опубликованных в периодической печати в 1820-х гг., в контексте с выполненным Воейковым в 1800-1810-х гг. переводом дидактической поэмы Жака Делиля «Сады, или Искусство украшать сельские виды». Установлена художественная и содержательная преемственность между переводом и подмосковно-усадебными очерками, в которых продолжается начатый в «Садах» литературный диалог с Делилем и полемика с его представлениями о русской природе и садово-парковой культуре. Особое внимание уделено фрагменту из 72 строк, посвященных Коломенскому, Гатчине, Тавриде, Петергофу, Царскому Селу, Архангельскому, Кусково, Люблино, Нескучному и Савинскому, которыми Воейков заменил 12 оригинальных строк Делиля с поверхностным описанием русских садов и природных пейзажей. Эти 72 строки стали своеобразным ядром ряда будущих литературных путешествий, где Воейков, с одной стороны, продолжает полемику с Делилем, подчеркивая ограниченность его знания русской природы и садово-паркового искусства, с другой, пользуясь свободой формы, жанра и объема, создает развернутые описания усадеб, дополняя пейзажные зарисовки историко-культурным и биографическим содержанием, включая детали владельческой истории, локальной топографии и культурной памяти.

As personagens desempenham, junto com o enredo, papel fundamental na ficção. Quando bem construídas, são capazes de gerar convencimento e empatia no leitor. Esse é o caso das complexas personagens de Dostoiévski. Para o crítico Leonid Grossman, Dostoiévski foi capaz de desenvolver um método de criação destinado a retratar da maneira mais absoluta e verdadeira o homem de seu tempo. Este trabalho, na intenção de fornecer uma pequena amostra das criações literárias do autor ao longo da sua trajetória, faz uma breve análise de quatro personagens que compõem a fase inicial e a considerada fase de maturidade de Dostoiévski: Makar Dievúchkin, de Gente Pobre; Niétotchka Niezvânova, do romance homônimo; e Páviel Pávlovitch e Vieltchâninov, de O Eterno Marido.

As personagens desempenham, junto com o enredo, papel fundamental na ficcao. Quando bem construidas, sao capazes de gerar convencimento e empatia no leitor. Esse e o caso das complexas personagens de Dostoievski. Para o critico Leonid Grossman, Dostoievski foi capaz de desenvolver um metodo de criacao destinado a retratar da maneira mais absoluta e verdadeira o homem de seu tempo. Este trabalho, na intencao de fornecer uma pequena amostra das criacoes literarias do autor ao longo da sua trajetoria, faz uma breve analise de quatro personagens que compoem a fase inicial e a considerada fase de maturidade de Dostoievski: Makar Dievuchkin, de Gente Pobre; Nietotchka Niezvânova, do romance homonimo; e Paviel Pavlovitch e Vieltchâninov, de O Eterno Marido.

The article presents an attempt to reconstruct one episode from the biography of the poet Boris Ryzhy in the context of the last year of his life — his only trip to Nizhny Novgorod. It took place in May 2000 (a year before his suicide) and was timed to coincide with the literary festival with the conference “Another Province”. The festival’s objectives included a revision of the state of contemporary literature and the position of authors in Russian regions at the end of the first post-Soviet decade; the issue of creative prospects of a “provincial” writer, resources and limitations imposed on his activities by geographical and socio-cultural remoteness from the capital’s literary process with its infrastructural advantages were problematized. The article shows that the festival’s issues were relevant for B. Ryzhy in the last year of his life; they concerned the pressing issue of planning for the near future: to stay in Yekaterinburg or to look for an opportunity to move to one of the capitals. A hypothesis has been put forward that the answer to this question — the decision to stay in his hometown — came to Ryzhy after his trip to Rotterdam (it took place a month after Nizhny Novgorod). For the reconstruction, recollections and photographs of festival participants were collected; the circumstances of the festival, its agents and approximate agenda, as well as details of Ryzhy’s stay in Nizhny Novgorod, including exact addresses in the city he visited (materials for possible literary excursions around the city) were clarified; newspaper and online periodical publications dedicated to the festival were identified. Specially analyzed were verbal portraits of Boris Ryzhy in Nizhny Novgorod, compiled by Sergei Kostyrko, Alexey Golitsyn, Kirill Kobrin, Dmitry Zernov, Maria Kuznetsova, as well as Ryzhy’s self-portrait in the setting of the Nizhny Novgorod festival from his prose “Rotterdam Diary”; conclusions were made about the poet's style of creative behavior and his psychological state in 2000.

Статья представляет собой один из возможных подходов к изучению мортальной топики в творчестве А.С. Пушкина и очередную проверку авторской методики микрофилологической интерпретации литературных произведений. Из всего корпуса пушкинских текстов выбраны всего два слова («покойник» и «покойница») и их отношения с внутренней формой («покой»). В качестве интерпретационной призмы использована фигура полиптотона (многопадежия) – и даже ещё мельче: оппозиция «именительный падеж / все косвенные». Применение этого, на первый взгляд, мелкого оптического прибора позволяет подробно рассмотреть различные варианты взаимосвязей и выявить новые грани в – казалось бы – хрестоматийной теме

Костригин, А.А., Стоюхина Н.Ю. Архивные материалы как источник психологического знания // Психологическое знание: виды, источники, пути построения : Сборник статей / Отв. редакторы: А.Л. Журавлев, А.В. Юревич. Москва : Институт психологии РАН, 2021. С. 359-384.

In every man's memory there are things which he does not divulge to everyone, but really only to friends. And there are those things which he doesn't even divulge to friends, but really only to himself, and then as secret. And finally, there are those which a man is afraid to divulge even to himself…" /Dostoevsky/

Mindenkinek az emlékei között akadnak olyanok, amelyeket az ember nem mindenki előtt tár fel, legfeljebb a barátai előtt. Akadnak olyanok is, amelyeket még barátainak se tár fel, legfeljebb saját magának, de magának is csak hétpecsétes titok gyanánt. És vannak végül olyanok is, amelyeket még saját maga előtt se mer feltárni…" /Dosztojevszkij/

In every man's memory there are things which he does not divulge to everyone, but really only to friends. And there are those things which he doesn't even divulge to friends, but really only to himself, and then as secret. And finally, there are those which a man is afraid to divulge even to himself…" /Dostoevsky/

Публикация вводит в научный оборот прежде не
известные в печати письма Ю.Н. Бартенева князю П.А. Вяземскому.
В сопроводительной статье дан краткий очерк литературных отношений Вяземского и Бартенева, представляющий собой описание контекстов, связывавших корреспондентов в 1820-е годы, к которым относится большая часть из публикуемых двенадцати писем. Многочисленность этих контекстов не охвачена в полном объеме, и настоящая статья – лишь один из начальных этапов в установлении и описании литературных контактов Бартенева, письма которого, обозначая тему «П.А. Вяземский и Ю.Н. Бартенев», задают вектор к изучению таких не разработанных на настоящий момент тем, как «В.А. Жуковский и Ю.Н. Бартенев», «А.С. Пушкин и Ю.Н. Бартенев».

Не секрет, что именно произведения, адресованные де тям и посвященные детству, зачастую являются наиболее эзотерическими. В них естественным образом сосуще ствуют и взаимодополняют друг друга реальность фи зическая (или по другой шкале оценок-позитивистская) и метафизическая (соответственно-фантастическая), причем не всегда ясно, которая из них более истинна и в каком месте осуществляется переход из одной реальности в другую-настолько сказочное и обыденное здесь быва ет взаимопереплетено. В числе произведений Погорельского, проникнутых глубоким мистицизмом и духом романтизма, особое место занимает повесть «Черная курица, или Подземные жители», которая является одним из первых (если вообще не первым) в истории русской литературы повествований о детстве,

Статья представляет собой два интервью, взятых в марте 2025 г. у представителя тхеравадинской общины Санкт-Петербурга бхиккху Топпера Панньаавудхо тхеры и представителя тхеравадинской общины Москвы и Московской области бхиккху Буддханяно тхеры.

Бхиккху Топпер Панньаавудхо тхера – старейший буддийский монах традиции тхеравада российского происхождения, постоянно проживающий на территории России, руководитель буддийской общины в г. СанктПетербурге, а также владелец портала «Тхеравада.ру». Интервью затрагивает вопросы его жизненного пути, прихода к буддизму (сначала в школу тибетского буддизма гелуг, а затем в тхераваду), истории современной российской тхеравады, монашеской жизни в России и межконфессионального буддийского диалога.

Бхиккху Буддханяно тхера – московский буддийский монах российского происхождения традиции тхеравада, также постоянно проживающий в России, соучредитель местной религиозной организации «Община буддистов Тхеравады» (Московская область, г. Балашиха). Интервью посвящено истории религиозного обращения бхиккху Буддханяно, его монашескому опыту в традиционных тхеравадинских странах (Таиланд и Шри-Ланка), особенностям устройства института монашества и проблемам, с которыми сталкиваются монахи европейского происхождения.

Доклад на XXXI Международном научном конгрессе по источниковедению и историографии стран Азии и Африки. Рассмотрен хронотоп дома семьи Ростовых в романе "Война и мир" Л. Н. Толстого и дома семьи 'Абд ал-Гаввад в "Каирской трилогии" Нагиба Махфуза – двух великих семейных романах, связанных цепью влияния и сходных типологически.

Девятый номер сборника «Тургеневские чтения» предлагает читателю материалы Международной научной конференции «Великие литературные события 1859 года в России», посвященной 160-летию выхода в свет романов И. С. Тургенева «Дворянское гнездо», И.А. Гончарова «Обломов», Л.Н. Толстого «Семейное счастие» и прошедшей 11–13 ноября 2019 года в Московской государственной библиотеке-читальне им. И.С. Тургенева.

Конференция была организована по инициативе преподавателей кафедры истории русской литературы филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова совместно с Московской государственной библиотекой-читальней им. И. С. Тургенева. В сборник вошли статьи преподавателей-филологов российских университетов, а также зарубежных славистов. Материалы сборника могут заинтересовать не только ученых, но и широкий круг любителей российской словесности.

In this work, an attempt is made to trace one of the variants of the transformation of the Old Believer identity in the second half of the 17th century. The key influence on this process was the need to determine one's position within the space of «Holy Russia» regardless of the figure of the Russian Orthodox tsar. The author comes to the conclusion that in the views of the Old Believers, the world was experiencing a return to the era of the «Old Testament», in which they themselves were assigned the role of «new apostles» who should «baptize the world» anew. This understanding had an impact on the formation of priestless consents.

Naděžda Filaretovna Melniková-Papoušková je podepsána pod velkým počtem prací a článků věnujících se ruské a české literatuře, rozmanitým formám lidového umění či postřehům ze života v sovětském Rusku ve 30. letech. Ani zdaleka však tento výčet témat nevystihuje šíři laických i odborných zájmů, kterým se během svého života věnovala. S jejím jménem se lze setkat v kontextu literárněkritických textů, dějin umění a divadla, folkloru či etnografie. Předkládaná monografie je vůbec prvním rozsáhlejším pokusem o reflexi života a díla ruské emigrantky Naděždy Filaretovny Melnikové-Papouškové v kontextu česko-ruských kulturních vztahů. Výklad sleduje především proměny autorčiny tvorby a činnosti zachycené na pozadí měnících se geografických a kulturních prostředí či historických událostí.

Há inúmeros artigos já publicados em periódicos internacionais que tratam da relação entre o romance O que fazer? (1863), de Nikolai Tchernychévski, com grandes obras da literatura europeia ocidental e russa. As obras de Jean-Jacques Rousseau – Julie ou a Nova Heloísa (1761), e George Sand – Jacques (1834), do lado ocidental, e de Aleksándr Herzen – Quem É o Culpado? (1845-1846) e Ivan Turguéniev – Pais e Filhos (1862), do lado russo, por exemplo, são sempre mencionadas como inspirações para o principal romance de Tchernychévski. No entanto, há romances e contos menos conhecidos da literatura russa que também travam possíveis diálogos literários com O que fazer?, como revelam os trabalhos de Mark Teplínski (1978), Michael Katz (1989), Andrew Drozd (2002). A partir das sugestões desses pesquisadores, este trabalho visa a demonstrar e analisar as relações dos romances Polinka Saks (1847), de Aleksándr Drujínin, O Sonho do Titio (1859), de Fiódor Dostoiévski, e Podvódni Kámen (1860), de Mikhail Avdéiev, com o romance do escritor e pensador russo. Pretende-se, assim, ampliar o espectro hermenêutico de abordagem da referida obra de Tchernychévski, incluindo-se não apenas a circulação de grandes obras literárias (russas e ocidentais) em sua análise, mas também a circulação de ideias, imagens e representações no interior da própria esfera literária russa, nas obras de menor alcance de público ou reconhecimento da crítica.

Ainda no início do século XVI, o inglês Thomas More (1478-1535) narraria uma viagem fictícia que o viajante português Rafael Hitlodeu teria feito à Ilha de Utopia. Naquela ilha, a sociedade funcionava de maneira harmoniosa, livre dos problemas e contradições da Europa moderna. O viajante descreveria em detalhes os princípios e o funcionamento daquela sociedade, desde a sua organização política até as vestimentas de seus habitantes. Aproximadamente trezentos e cinquenta anos depois, em 1863, Nikolai Tchernychévski (1828-1889) também reproduziria uma sociedade ideal em seu romance O que fazer?, no quarto sonho do personagem Vera Pávlovna. Também ali o autor descreveria a maneira como orientava-se aquela sociedade do futuro, desde a organização do trabalho, até o entretenimento de seus habitantes. Entre as representações de More e de Tchernychévski, diversas outras imagens de uma sociedade ideal ou futura foram levadas a público através do que seria conhecido como narrativas utópicas, como as obras do italiano Tommaso Campanella (A Cidade do Sol, escrita em 1602), do inglês Francis Bacon (A Nova Atlântida, de 1627), do genebrino Jean-Jacques Rousseau (Julie, ou a Nova Héloïse, 1761), do britânico Robert Owen (Nova visão da sociedade, 1813), e dos franceses Charles Fourier (O novo mundo industrial e societário, de 1829) e Victor Considerant (O destino social, de 1834). Assim, com base nas obras elencadas, esta comunicação tentará construir uma linha histórica, filosófica e literária de representação da sociedade ideal ou utópica, desde More até o próprio Tchernychévski, com o objetivo de identificar a existência de um sistema de representações utópicas estabelecido ao longo do tempo.

De Rousseau a Turguêniev, o autor de O Que Fazer? sorveu das fontes as mais diversas para escrever o seu próprio romance. Tchernychévski dialogava com a produção literária da Europa Ocidental, ao passo que buscava elaborar um corpo filosófico-literário próprio, que tanto se comunicasse com a tradição literária russa, quanto fosse capaz de dar respostas às principais contradições do tsarismo.

Os vestígios de Julie ou a Nova Héloïse, Jacques, Tempos Difíceis, Quem É o Culpado? e Pais e Filhos em O Que Fazer? são a expressão literária imediata de um intenso diálogo intertemporal e intercultural, que deixou marcas profundas não apenas na literatura como na própria sociedade russa.

Este artigo tem como objetivo analisar e sistematizar as contribuições do escritor e jornalista revolucionário russo Nikolai Gavrílovitch Tchernichévski (1828-1889) à filosofia da história. Para tanto, partir-se-á de três obras filosóficas do autor tomadas como referência: “O princípio antropológico na filosofia”, “O caráter do conhecimento humano” e “As relações estéticas da arte com a realidade”. A partir da primeira obra, será analisado o debate acerca dos postulados das assim chamadas ciências exatas e ciências morais, vigente à época (1860) e motivo de controvérsias e discussões filosóficas até os dias de hoje. Em “O caráter do conhecimento humano” serão analisados e discutidos o papel que o autor confere à história e a sua concepção de desenvolvimento histórico. O terceiro ensaio do autor servirá à discussão da história como representação. Ao final, evidencia-se a marcante influência da filosofia feuerbachiana na obra de Tchernichévski e é elaborado o esboço de uma possível filosofia da história tchernichevskiana.

Il saggio esamina il rapporto tra poesia e pubblicità, dalle prime forme in rima dell’Ottocento fino all’affermazione della televisione come mezzo di comunicazione di massa. Carosello (1957) costituisce un caso emblematico, in cui l’intrattenimento si intreccia alla promozione commerciale mediante l’impiego di strutture metriche riconducibili alla tradizione letteraria. L’analisi della pubblicità “Montana” evidenzia l’uso del dodecasillabo, a conferma di una continuità tra retorica poetica e strategie di marketing. Ulteriori esempi e un repertorio di cento spot (1957–2017) mostrano la persistenza della forma poetica come strumento della comunicazione persuasiva.

Новая ретро-футуристическая фантазия Йоргоса Лантимоса может быть прочитана как неосознанная и невольная киноадаптация романа Н.Г. Чернышевского «Что делать?». Основные образы, идеологическая, эмоционально-утопическая и феминистская подоплека романа вполне могут быть ключом, подходящим к раскрытию структур и основных образов фильма. Помимо отдельных совмещений образов и конфликтов (технологически-ориентированное общество и вера в прогресс,
женщина как центр нового, более справедливо устроенного социума, отказ от идеи «пожизненной моногамии», освобождение от нерациональных ограничений «вежливого общества»), оба произведения совпадают в телеологической организации нарратива: замена фигуры Бога (как героя, так и отсылки к Создателю) на фигуру человека, создающего как себе подобных, так и «Царствие Божие» на земле. Можно предположить, что конструирование нарратива в рамках ретро-утопии с феминистическим уклоном в большей или меньшей степени будет строиться на каркасе канонического романа «Что делать?».

Аннотация. На архивном материале исследуется деятельность И. С. Аксакова в период выхода газеты «Москвич» (1867-1868), которую автор расценивает как неподчинение цензурному распоряжению министра внутренних дел П. А. Валуева. Манифестация виднейшего славянофила против несправедливой системы административных взысканий в отношении печати тем символичнее, что именно на страницах данного органа он подверг критике все направления деятельности силового ведомства. Круг освещенных в этом издании сюжетов раскрывает представления И. С. Аксакова о законности и справедливости. В свою очередь, запрет «Москвича», инициированный в кулуарах правительства, не только нанес удар по авторитету власти, пренебрегающей правовым порядком, но и бросил тень на престиж монархии. Борьба И. С. Аксакова с цензурным произволом в том числе способствовала уходу П. А. Валуева с поста министра внутренних дел.

La direzione di Centopagine si rivelò una delle attività editoriali più rilevanti, per la responsabilità intrapresa, il lavoro profuso e la durata dell’impresa, compiute da Italo Calvino. Avviata nel 1971 con l’obiettivo di raccogliere romanzi brevi del passato, e terminata con la scomparsa di Calvino nel 1985, per Centopagine la presenza delle opere della letteratura ottocentesca russa fu essenziale. Nella collana apparvero le opere di alcuni dei più grandi autori russi dell’epoca – Čechov, Dostoevskij, Gogol’, Leskov, Puškin e Tolstoj –, del cui allestimento editoriale sono rimaste le testimonianze non solo del lavoro del Calvino editore, ma anche del Calvino saggista. I libri degli autori russi selezionati erano infatti considerati emblematici da Calvino per mostrare, attraverso esempi narrativi concreti, i meccanismi e l’essenza del romanzesco, la cui «riabilitazione» era al centro dell’attività di recupero letterario costituito da Centopagine

The article focuses on the initial German translations of
Alexander Pushkin’s poems The Prisoner of the Caucasus and The
Fountain of Bakhchisaray, attributed to the poet and translator Alexander
Wulfert. Born into a wealthy German merchant and industrialist
family in Vyborg, Wulfert received an excellent education in philology and law. He briefly worked as a teacher in Vyborg Province schools
and succeeded in civil service as an ofÏcial in the Chancellery of the
Secretary of State for the Grand Duchy of Finland. In the 1820s and
1830s, he edited the St.-Petersburgische Zeitung, a German-language
newspaper, and in 1834, became Finland’s Chief Postmaster. His tenure
is remembered negatively due to the establishment of a surveillance
and reporting system, with his literary influence strengthening censorship.
Despite this, Wulfert’s translations of Russian poetry into German
were well-received by readers, writers, and journalists, even being “pirated”.
Notably, he made the first attempt to translate a rune from the
Kalevala into German in 1837.

As for the first one, he committed a murder, which is nothing but a pre-planned crime. The fact that a premeditated crime is much more serious than a crime committed on the basis of false principles is confirmed by T. Hobbes himself (p.236), But another one immediately manifests itself the side of the crime, namely, the gradual realization that he was wrong.

Die geschilderten Ereignisse verteilen sich auf sechs Tage gegen Ende August und Anfang November 1866 und werden von einem Chronisten aus einer Distanz von 13 Jahren rekonstruiert. Der Epilog beschreibt ein zusätzliches Tagesfragment. Schauplatz ist die russische Provinz, zumeist eine Stadt mit dem fiktiven und allegorischen Namen Skotoprigonevsk (dtsch. etwa ‚Viehhofen'). Zentrum der äußeren Handlung Ursprünglich veröffentlicht unter © J.B. Metzler'sche Verlagsbuchhandlung und Carl Ernst Poeschel Verlag GmbH S. Geier (*) • H.-J. Gerigk (*) • R. Grübel